Сейчас читаю Томаса Харриса, его книги про Ганнибала Лектора. Прочёл "Молчание ягнят" и "Красный Дракон", занятно. Осталось две книжки.
"Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ
Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ
Я СМАГУ УЙТИ С ИССУССОМ
ЭСЛЕ БУДУ ХАРАШО СИБЯ ВЕСТИ."
"Какой-то плеск сзади - и она резко обернулась, занося фонарь для удара, другая рука скользнула под блейзер, к рукоятке пистолета. В мощном луче фонаря стоял высокий человек в грязных лохмотьях, одной чудовищно распухшей ногой в луже воды. Одну руку он выставил в сторону, в другой держал осколок разбитой тарелки. Одна его нога и обе ступни были обмотаны полосами
разорванной простыни.
- Привет, - произнес он еле ворочающимся в воспаленном рту языком. Даже через разделявшие их пять футов Старлинг ощущала исходящий у него изо рта мерзкий запах. Рука ее под блейзером переместилась с пистолета на газовый баллончик.
- Привет, - ответила она. - Не могли бы вы встать вон туда, к решетке?
Мужчина не двинулся.
- Ты Иссусс? - спросил он.
- Нет, - ответила Старлинг. - Я не Иисус. - Какой знакомый голос.
Старлинг лихорадочно пыталась припомнить…
- Ты Иссусс?! - Его лицо исказила гримаса.
Голос! Думай же, вспоминай!
- Привет, Сэмми, - произнесла она. - Как ты поживаешь? Я как раз думала о тебе.
А что о нем думать? Мозг быстренько подал всю нужную информацию, правда, не совсем в нужном порядке.
Положил отрезанную голову своей матушки на поднос для пожертвований, пока прихожане пели "Отдайте все лучшее Господу". И заявил, что это самое лучшее, что у него есть. Баптистская Церковь Широкого Пути, где-то в глухой провинции. И был очень зол, как говорил доктор Лектер, что Христос все никак не приходит.
- Ты - Иссусс? - спросил он опять, на этот раз жалобно. Потом сунул руку в карман, вытащил сигаретный бычок, длинный, почти в два дюйма. Положил его на осколок тарелки и протянул ей как пожертвование.
- Сэмми, мне очень жаль, но я не Иисус. Я…
Сэмми вдруг ожил, заметался в ярости, что она - не Иисус, и его голос гулко понесся по коридору:

Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ
Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ

Он поднял осколок тарелки, занося его острый конец как мотыгу, и сделал шаг к Старлинг, ступив обеими ногами в лужу, лицо искажено судорогой, свободная рука цапает воздух в пространстве между ними.
Старлинг чувствовала, как шкаф больно врезается ей в спину.
- СМОЖЕШЬ ТЫ УЙТИ С ИИСУСОМ… ЕСЛИ БУДЕШЬ ХОРОШО СЕБЯ ВЕСТИ, - процитировала Старлинг, четко и громко, как будто он стоял далеко и она старалась до него докричаться.
- Ага, - сказал Сэмми совершенно спокойно и становился.
Старлинг пошарила в сумочке, нащупала шоколадный батончик.
- Сэмми, у меня есть "Сникерс". Ты любишь "Сникерсы"?
Он ничего не ответил.
Она положила батончик на папку и протянула ему, как он протягивал ей осколок тарелки.
Он впился в батончик зубами, даже не сняв обертки, потом выплюнул бумагу и откусил еще, съев сразу половину "Сникерса"."